К вопросу о природе и специфике эмоциональных явлений
Для выяснения вопроса о том, как представлены эмоции в структуре значения слова как единицы индивидуального лексикона, необходимо, прежде всего, определить, что, собственно, мы собираемся исследовать. С этой целью придется еще раз обратиться к психологическим исследованиям эмоций, но сделать акцент на других аспектах проблемы. Прежде всего, следует согласиться с тем, что, говоря об эмоциях, мы имеем в виду исключительно сложный феномен, не поддающийся непосредственному наблюдению. Отличительной чертой всех явлений, связанных с аффективной стороной психики человека, является то, что задействованные в ней процессы осуществляются на разных уровнях осознания [Хомская, Батова 1998]. Кроме того, и именно в силу этого, очень трудно в каждом конкретном случае разделить, например, аффективную и когнитивную стороны деятельности, поскольку “сами эмоции человека представляют единство эмоционального и интеллектуального, так же, как познавательные процессы обычно образуют единство интеллектуального и эмоционального" [Рубинштейн 1989б: 141]. Говоря об эмоциональных характеристиках слова как единицы лексикона, следует иметь в виду, что, функционируя в качестве средства доступа к единому информационному тезаурусу человека [Залевская 1990а] слово включается в разнообразные психические процессы, в которых эмоциональное и интеллектуальное представляют неразделимое целое.
Для того, чтобы представить, что составляет основу эмоциональности слова, полезно обратиться к тем психологическим теориям, в которых эмоции и другие психические процессы исследуются в их единстве и взаимообусловленности. В частности, особый интерес представляет понятие переживания, которое обсуждается в теории деятельности, разрабатываемой в отечественной психологии.
“Всякий психический факт – это и кусок реальной действительности и отражение действительности – не либо одно, либо другое, а и одно и другое; именно в том и заключается своеобразие психического, что оно является и реальной стороной бытия и его отражением – единством реального и идеального… Эти два аспекта, всегда представленные в сознании человека в единстве и взаимопроникновении, выступают здесь как переживание и знание…" [Рубинштейн 1989а: 3]. По мнению В.К. Вилюнаса, “противопоставление переживания и отражаемого содержания (образов, знаний) является относительным, так как в целостных психических явлениях эти два полюса всегда выступают в диалектическом единстве формы и содержания” [Вилюнас 1989: 53]. А. Дамазио [Damasio 1995] убедительно доказывает неразрывность телесного и духовного, чувств-переживаний и “чистого” разума. Он предполагает, что чувства и эмоции – не аномалия по отношению к рассудку1, но неотъемлемая его часть, задействованная во всех его проявлениях: возможно, стратегии человеческого сознания не могли бы развиться (как с точки зрения эволюции в целом, так и с точки зрения конкретного индивида) без направляющей силы механизмов биологической регуляции. Чувства и эмоции являются самыми замечательными проявлениями действия таких механизмов. Более того, даже когда в процессе формирования сознания эти стратегии прошли процесс становления, их эффективное использование в значительной степени зависит от способности переживания.
При этом речь идет не только о высшей форме отражения – сознании, поскольку в виде переживания и знания в психике человека обнаруживаются моменты, “в тех или иных формах представленные даже в совсем элементарных психических образованиях” [Рубинштейн 1989а: 13]. В.К.Вилюнас считает, что основы концепции субъективного переживания были заложены еще В. Вундтом в его трехмерной теории эмоций2. Автор делает вывод о том, что “в субъективном образе всякое содержание получает двойное отражение: на основе тех или иных когнитивных характеристик и, кроме того, в виде чувств-переживаний… пережить – это значит не просто субъективно испытать, а испытать непременно особо, как-то специфически, и это “как-то” непосредственно схватывается субъектом на изначально ему доступном сложном языке, который только в развитых формах психики становится частично вербализуемым, причем с иллюзией принадлежности вербализованных отстоявшихся форм исключительно полюсу знания и объекта” [Вилюнас 1989: 55. Выделено мною. – Е.М.]. Здесь появляется третий элемент: переживания, знания, язык переживаний. Этот третий элемент увязывает первые два по ряду размерностей: свое ↔ чужое, субъективное ↔ объективное и т.п. (и это часть, неотъемлемый элемент процесса и результатов интериоризации – см., например, [Зинченко 1999]).
Вся работа доступна по Ссылке
